Александр Кузьмин: "Я бы побоялся быть архитектором Питера"

Недавно глава столичного стройкомплекса Владимир Ресин заявил, что высотки города не станут копировать западные, а будут сделаны в оригинальном московском стиле. О том, какой стиль будет у Москвы будущего, корреспонденту RBC daily Елене Тофанюк рассказывает главный архитектор российской столицы Владимир Кузьмин

– Вам нравится современная Москва?

– Да, нравится. Мне нравится в Москве две вещи. Во-первых, ритм. Не тот ритм заснувшей Европы: поел, выспался, а потом теряешься от того, что дальше все повторяется, а московский ритм, ритм людей, которые любят работать, которые хотят проявить себя, которые хотят, как д`Артаньян, стать капитанами королевских мушкетеров. Этот город для них. Я, кстати, знаю многих людей, которые приезжают в Москву на какое-то время, чтобы пожить в этом ритме. Во-вторых, мне нравится то, что за последние годы Москва стала благоустроенным городом. Особенно это чувствуется на фоне общего коммунального кризиса больших городов, в том числе и европейских. Вы, наверное, заметили, что богатые люди покинули большие города, им на смену пришли гастарбайтеры из Азии, Африки и других территорий, у которых нет средств на оплату коммунальных услуг. Поэтому общий уровень благоустройства падает, особенно в католической зоне. А у нас уровень вырос, причем не только в центре, но и на окраинах.

Я уверен в том, что тот дискомфорт, который все еще существует в городе, зависит уже не от власти, а от нашего с вами менталитета. Для меня москвичи не все одинаковы, причем это не зависит от их места рождения. Мы же не делим Серов – москвич, а Коровин – не москвич. Но есть люди, которых жизнь заставила сюда приехать, и они не любят этот город, не любят его ритм. Маркс писал, что рабочие, не имея возможности добраться до эксплуататоров, начинали крушить станки. Здесь точно так же: не имея возможности достать до тех людей, которые заставили их покинуть родной город и приехать в Москву, приезжие начинают писать в подъезде. В городе не должно быть людей, которых жизнь заставила сюда приехать и которые не хотят здесь жить. Ну и сами москвичи должны перемениться: наверное, мое поколение должно умереть, а ваше – исправиться.

– А архитектура Москвы Вам нравится?

– Архитектура есть отражение того, что я сказал.

– Вы же говорили, что Вам не нравятся панельные дома.

– Они мне не нравятся. Другое дело, что мы можем делать только то, что мы можем делать. Я к панельным домам отношусь как к наименьшему злу. Во-первых, раз их кто-то покупает, значит, они кому-то нужны. Во-вторых, наши руки приспособлены именно к тому, чтобы делать эти панели. Что лучше: остановить домостроительные комбинаты и получить большое количество безработных или, постепенно изменяя панельное домостроение, жить, так как мы сейчас живем?

Впрочем, с панельным домостроением все более или менее понятно. Для массового строительства пока ничего лучшего не придумано. Но у нас же появляется масса зданий, сделанных по индивидуальным проектам, но которые совершенно не вписываются никуда. Скажите как главный архитектор, как это вообще могло появиться у нас? – Очень просто. В любом городе есть талантливые вещи и есть средние вещи. У нас в последнее время очень серьезно поднялся средний уровень архитектуры. Если бы вы посмотрели на те проекты, которые мы рассматривали десять лет назад, то поняли бы, что средний уровень архитектуры очень сильно поднялся. Мой учитель Симон Матвеевич Матвеев однажды сказал «Я не видел в жизни ничего более некрасивого, чем развертка Невского проспекта», – когда идешь по нему и смотришь перспективу, открываются удивительные ансамбли, но идешь-то мимо домов, которые ничего особенного из себя не представляют, а являются рядовыми представителями не самого хорошего вкуса того времени, когда они были построены.

Наличие средней архитектуры – это совершенно нормально. Долгое время мы были оторваны от всего мирового сообщества даже в вопросах технологии, мы жили в каменном веке, придумывали велосипеды. Сейчас уровень архитектуры поднялся, но у инвестора не всегда хватает денег или совести, чтобы воплотить все это в жизнь. В данной ситуации за многие места в городе мне не стыдно. Хотя есть места, в которых я не люблю бывать.

– Например?

– Я не очень люблю Арбатскую площадь, стрелку около «Кемпински» в начале Пятницкой...

– Наверное, и спальные районы Вы не любите?

– Не все. Я даже некоторые районы пятиэтажек люблю. Определенная изюминка в этих районах была. Не тогда, когда вы, молодая и красивая, их увидели, а тогда, когда я был еще молодой и симпатичный. Там была своя прелесть, в первую очередь масштаб. Когда все начало зарастать посаженными жителями бесконечными деревьями, заставляющими в районе Бибирево пробираться словно в джунглях среди стволов, которые не имеют листвы, впечатление масштаба было утрачено. Это тоже своего рода городское бескультурье.

– То есть Вам не нравятся зеленые насаждения в городе?

– Нет, они должны быть приспособлены к жизни в городе. Понимаете, лес и город – две разные вещи, и то, что хорошо в лесу, плохо в городе. Или это должна быть заповедная территория типа Битцевского леса или Лосиного острова, или специально запланированный участок крупных деревьев, которые стояли до того, как мы пришли со своей застройкой. Но когда мы начинаем сажать кущи у себя под окнами и жить с зажженными лампочками среди дня, это меня несколько смущает. Но вообще-то все районы разные. Я не говорю про красоту архитектуры, но есть районы, в которых приятно находиться.

– Уютные?

– Да, интересные. Например, Марьинский парк. А вот Митино я не люблю. Могу объяснить почему. Когда мы строили Митино, то строили советский микрорайон, а когда мы строили Марьинский район, то делали кусок города. А это разные вещи. Мы предусмотрели бульвары, парки и прочее. Я москвич и отсюда никогда не уезжал, но я иногда приезжаю в некоторые города, например Обнинск, и мне там скучно. Я не знаю, куда мне пойти. Мне нужна тусовка, но не молодежная, а тусовка для головы. Мне всегда интересно что-то посмотреть, увидеть.

– Но в России есть довольно милые города...

– А я ни одного исторического города и не назвал. Я имею в виду те города, которые строились как спальные районы. Зеленоград, кстати, сохранил свое изящество скромной архитектуры того времени, но там был хороший архитектор Покровский, который хорошо его сделал с точки зрения и общественного центра, и сохранения зеленых массивов, и уютной жилой застройки, пускай даже пятиэтажной. Там есть дом «Флейта», «Кошкин дом». Вы представляете? У типовых домов есть лирические названия.

– Ну, у нас сейчас много домов с лирическими и не очень названиями...

– Теперь это немножко по-другому. Тогда это шло от любви к району, а сейчас – от любви к продажам. Мне кажется, у бедных инвесторов уже словарный запас кончился. Ну что это такое – назвать дом «Камелотом»? Я однажды катался по каналу «Москва» и ближе к водохранилищу вдруг увидел надпись большими буквами «Лазурный берег». Какие там Канны?.. Вот он – «Лазурный берег». В Москве мне нравится еще и то, что это город, который строит история. Ее никогда не строили люди.

– Зачем же Вы переделываете историю? «Манеж» зачем перестроили?

– Мы ее не переделываем, мы ее развиваем. «Манеж» мы не переделывали... Вы же были в новом «Манеже»?

– Еще нет.

– Сходите обязательно. Я считаю, отлично получилось. Пусть нас ругают за то, что мы не обшили потолок и на десять сантиметров нарушили какой-нибудь исторический цоколь, хотя там его нет. Вы увидите очень легко сделанную вещь, тем более что это было сделано после трагедии. Так что мы, я считаю, героические личности.

– А в ситуации со сносом гостиницы «Москва» Вы тоже считаете себя героическими личностями?

– Нет, тут мы не героические личности.

– Кстати, что все же решили с ней делать? Может, площадь все-таки оставить?

– Нет, уже вопрос решен. Будет «Москва».

– А Вам-то самому что ближе?

– Я какое-то время считал, что площадь будет лучше, но потом подумал, что она окажется слишком большой. Километр в длину – это не московское пространство. Там исторически было три площади, и они должны быть. Могу сказать, что «Москва» будет построена в тех же объемах, в которых она была снесена.

– Возвращаясь к теме современной застройки, хочется заметить, что, например, в Европе, любое новое здание в историческом центре должно вписываться в исторический облик. Почему у нас этого нет?

– Назовите хоть одно здание, которое не вписывается.

– Да вот хотя бы «беременный парус» по соседству с Вами.

– Он мне очень нравится. Я, кстати, очень рад, что я архитектор Москвы. Я бы очень боялся быть архитектором Питера, потому что его строили люди, а Москву развивала история. В Питере надо работать в том стиле, который был задан триста лет назад. Архитектор должен стать перед кульманом, одеть пиджак, галстук или бабочку, подумать. А у нас можно работать немножко с улыбкой.

– То есть строить все, что угодно?

– Вы что думаете, храм Василия Блаженного делался без улыбки? Да не поверю. Он с радостью делался. А на Кремль посмотрите. Сколько там иррационального? Вы что думаете, эти башенки кого-то могут защитить? Да они при первом ударе врага перебьют всех защитников своими осколками.

– А может, перестроите?

– Нет, этого не надо. Поэтому когда появляется «беременный дом» или «яйцо Фаберже», они не портят город. Разве «беременный парус» испортил 1-ю Брестскую улицу? Безликую? Без исторической застройки? Не даром у нас очень много морфотипов. Гораздо больше, чем в Питере. У них памятников архитектуры больше, а морфотипов меньше. Потому что они развивались 300 лет, а мы – 850.

– При этом памятников у них больше?

– Больше. Причина этого проста. Когда Петр начал строить Питер, в Москве было запрещено каменное строительство...

– Понятно, Питер не горел...

– Да, он не горел, его не захватывали враги. Вы посмотрите на наших львов в Архангельском. Такое ощущение, что они при виде меня хвостом завиляют. А в Питере какие львы? Их же испугаться можно. Настоящие имперские львы. У нас все немножко по-другому. И это здорово.

– Как Вы думаете, новый стиль hi-tech, который стал появляться в городе, впишется в историческую застройку?

– Смотря где. Вот «беременный дом» вполне вписался: на безликом участке появилось то, о чем люди стали говорить. Hi-tech в «Сити» будет вполне уместен. Я, например, очень люблю здание «Макдональдса» рядом с центральным телеграфом. Архитекторам удалось вставить дом, который совершенно не разрушил улицу Горького и в котором отражается жуковский дом. Но если бы это повторилось дальше, мы бы потеряли прелесть Москвы.

– Сейчас активно развивается высотное строительство. Я так понимаю, альтернативы нет – Москва все равно будет расти вверх?

– Что значит будет или не будет? Генплан не говорит о том, что в Москве должно быть много высоток. Он говорит о том, что есть места, где может быть произведено высотное строительство, которое не испортит исторический облик. Помимо этого должны сложится еще три фактора (кроме проектировщиков, которых я сразу отбросил). Во-первых, инвесторы должны захотеть строить высотки, во-вторых, люди должны захотеть жить в этих домах, в-третьих, строители должны уметь это делать. У нас так сложилось, что все это есть.

– Все есть?

– Все есть.

– И даже строители, которые умеют это делать?

– У нас уже два 52-этажных дома стоят. Другое дело, что все надо проверять и контролировать.

– Как Вам идея привлечения китайцев к высотному строительству?

– Очень хорошая идея.

– Да? Немного пугает.

– Пугает, наверное, по другим причинам. Потому что потом светлых лиц в городе не увидишь, да?

– Нет, не по этим.

– Дело в том, что на таких стройках нужны очень аккуратные и ответственные рабочие. А китайцы именно такие. По-моему, «Строймонтаж» собирается привлекать китайцев на свою стройку.

– По-моему, пока там у них таджики работают.

– Это пока они в земле роются. Между прочим, таджики прекрасно ведут земляные работы. Если у вас есть дачный участок, я очень рекомендую привлекать именно таджиков. Там, где у меня садовый участок, все записываются в очередь к таджикам, чтобы они землю перекопали, потому что они это делают так, что потом ни одного сорняка не вырастет. Они это делают с любовью.

– Спасибо. Однако скажите, наши грунты позволяют вести высотное строительство?

– Я не знаю, но инженеры говорят, что можно строить на любых грунтах. Просто должна быть соответствующая конструкция, подходящая под тип грунта. Мы знаем города, где грунты не лучше, чем у нас, но небоскребы стоят. Даже в сейсмических зонах. Кстати, в высотных домах хотят жить 7% населения. Например, я знаю человека, который имеет хорошую квартиру в Нижневартовске и хорошую квартиру в Швейцарии, а прямого рейса нет. И он купил себе квартиру в «Алых парусах».

– Чтобы делать пересадку?

– Да, он бывает здесь один раз в месяц. Привозит с собой друзей, девушек. Они поднимаются на высокий этаж и смотрят на Москву: вид, скажу я вам, шикарный открывается. Леса, которые мы не замечаем, речка течет, ветер свистит...

– То есть квартира в высотке – это второе жилье?

– Я думаю, да.

– Одна в хрущевке, другая в высотке?

– А почему нет? Вы посмотрите на набор квартир, которые предлагаются в высотках. Там кроме эксклюзива есть довольно скромные площади. Да даже взять «Триумф-палас», там нет квартир по 300 метров. Кроме пентхауса.

– Ну, с высотками понятно. Но мы же еще и под землю копаем...

– Под землю мы плохо копаем.

– Вы хотели бы лучше?

– Да. Намного.

– А как Вы хотите? Сделать подземный дубль центра?

– Нет, под центром мне бы не хотелось копаться и делать подземную Малую Дмитровку. Другое дело – подземная улица Горького, хотя бы от Манежной площади до Пушкинской. Это было бы очень здорово.

– Так есть же такой проект?

– Есть. Мы инвестора найти не можем. В городе есть другие участки, где инвесторам пока интереснее. Раньше же они не брали под застройку территорию промышленных зон, а сейчас берут. Так и до земли доберемся. Пушкинскую сделаем подземную, Белорусскую сделаем.

– А где еще?

– Триумфальная площадь. Но здесь только гараж будет. Хотя идей много. Мне бы очень хотелось взять 1-ю Брестскую от Белорусской площади и до Грузинской и сделать третий уровень. Надземный.

– Третий?!

– Да. Представляете, машины по земле ездят, а мы с вами по третьему уровню ходим. Тогда бы кварталы получили новую толщину, и там можно было бы сделать классные тусовочные места. Еще у меня есть одна безумная идея, которая никогда не будет реализована. На площади Маяковского магазин «Колбасы» поднять до уровня тех домов, которые есть, а тот угол, где сейчас раскопано метро, застроить и сделать такое тусовочное место на уровне восьмого этажа.

– Что-то Вас все на тусовочные места тянет...

– Ну, тусовочное это не в том смысле, в котором вы понимаете. Мне это слово просто очень нравится. Его не было во времена моей молодости, как-то по-другому говорили, но как – я не помню. В любом случае место должно быть приспособлено под те нужды, под которые оно используется: если это дискотека, она должна быть удобной, если это место, где ты хочешь пройтись с девушкой, оно тоже должно быть для этого приспособлено.

– Правда, ведь негде пройтись...

– Негде. Тем более в нашу-то погоду. Программа «Внесезонный город», как мы ее назвали, предполагает и подземный «Манеж», и «Гостиный двор», и стеклянные мосты. Наша мечта с архитектором Юрием Платоновым – сделать пятикилометровую крытую пешеходную улицу.

– Где?

– От Ленинского проспекта до Киевского вокзала.

– Получится?

– Если будет немного свободного времени, то сделаем. Вот вспомните, какая сегодня была погода?

– Отвратительная.

– Да. А если такая же погода будет в субботу и воскресенье?

– Может, просто всю Москву стеклянным куполом накрыть?

– Нет, тут эстетика не та. Москва мне напоминает кардиограмму бегуна на длинную дистанцию, который добежал до финиша. Такой же ритм. Меня часто спрашивают, какой Москва будет в 21-м веке? Я считаю, что если она будет такой же, как сейчас, мы свою задачу выполнили.